Встреча

Он вышел еще затемно. Не хотел, чтобы его видели. Даже уходя, хотел уйти тихо. Никому не мешая, никого не тревожа. Никому о себе не напоминая.

Когда начало светать, он уже был за городом. И только здесь замедлил шаг. Здесь уже можно, здесь его никто не остановит.

Он шел узкой тропой, медленно поднимаясь в горы, и думал о том, почему так получилось. Почему он был чужим, почему никто не понимал его. Тысячи «почему» теснились в его душе, и не находил он на них ответа.

Где-то впереди послышался тихий неясный шум, человек улыбнулся. Знакомый, милый его сердцу звук. Чем ближе подходил, тем яснее он становился, превратившись наконец в громкое веселое журчание.

Шумный, веселый ручей. Не ручей даже – узкая речушка, сумевшая пробиться сквозь скалы и груды камней. Сумевшая найти свою дорогу. Она смогла…

Через речушку был перекинут мостик. Старый, уже основательно покосившийся, он еще крепко цеплялся за скалистые берега. Остановившись на мостике, путник постоял несколько минут, думая о том, что это их последняя встреча. Жаль, что так получилось…

Он едва заметно вздохнул и пошел дальше – ему предстоял еще долгий путь. Конечно, все можно было сделать проще и легче, но он не хотел. Если уж он решился, то пусть это произойдет именно там…

Изредка путник делал небольшие привалы. В такие минуты он доставал из сумки термос и делал пару глотков. В термосе был чай. И лишь в полдень, оказавшись наконец у развалин старой крепости, он позволил себе полноценный отдых. Расположившись в тени у осыпавшейся стены – солнце уже начало ощутимо припекать – достал термос, лепешку и несколько вареных яиц. Очищая яйцо, подумал о том, что, в сущности, этот обед тоже достаточно глуп. Несмотря на то, что он последний в его жизни. А может, именно поэтому.

Он отдыхал больше часа, затем поднялся, тяжело вздохнул. Взял сумку и пошел дальше. Уже не так много…

Солнце уже начало клониться к западу, когда он наконец-то пришел на место. Пришел туда, куда так упорно стремился. Почти пришел…

Стоя у края пропасти, он глубоко дышал, думая о том, что хоть это место осталось ему верным, что уж оно никогда и ни за что не предаст его. Постояв несколько минут, он оглянулся, затем осторожно сошел с тропы и еще метров сто пробирался по-над краем пропасти. Перепрыгнув узкую расселину, он обогнул щербатый валун и оказался на большой, достаточно ровной площадке, надежно укрытой с трех сторон. Четвертая отвесно обрывалась в пропасть.

Это было его место. Место, которое он любил. Куда не раз приходил, когда ему становилось особенно трудно. Пришел и сейчас…

В двух метрах от обрыва лежало несколько больших гладких камней, манящих присесть и отдохнуть. Он сам спустил их сверху несколько лет назад – в надежде на то, что когда-нибудь придет сюда не один. Придет с друзьями, придет с теми, кто его понимает, кто ему дорог. Не получилось. Как не получилось и многое из того, о чем он мечтал. Не поняли они его. Не захотели понять.

Что ж, он пришел сюда один. Уж этого ему никто не в силах запретить. Бог с ними, пусть живут, как хотят. Как могут…

Он не торопился. Присев на камень, устало вздохнул. Отсюда, с высоты птичьего полета, мир был как на ладони. Правда, города видно не было, он остался в стороне. Да это и к лучшему. Он смотрел на поросшие лесом склоны, смотрел на неторопливо плывущие облака. И думал о том, насколько же все это прекрасно. Душа наполнилась теплом и умиротворением – тем не менее, он не собирался менять свои планы. Ни к чему это.

Он действительно сделал всё, что мог. Всё. Когда-то ему сказали, не то в шутку, не то всерьез, что он родился не в свое время. Наверное, они были правы…

– Эх, Виктор, Виктор… – голос, раздавшийся совсем рядом, заставил его вздрогнуть. Он обернулся, и увидел рядом с собой человека. Лет тридцати, или немного старше,  чуть выше среднего роста, бородатого, с длинными русыми волосами.  Незнакомец был одет в старые вытертые джинсы и светлую серую рубашку с закатанными рукавами, его глаза были спокойными и задумчивыми.

– Кто вы? – спросил Виктор, с невольной опаской глядя на незнакомца и думая о том, как тому удалось подобраться так тихо и незаметно.

– Это не столь важно… – гость едва заметно вздохнул, подошел и сел рядом. – Красиво здесь. Я люблю этот мир, – сказал он, с видимым наслаждением вглядываясь вдаль. – Очень люблю…

– Да, красиво. Мне тоже  нравится, – произнес Виктор, чувствуя, как в душе поднимается какое-то неведомое ему доселе чувство. Не счастье, нет. Но что-то очень хорошее.

– Нравится? – незнакомец задумчиво посмотрел на него. – Но тогда почему же ты предаешь его?

– Не предаю. Просто не могу так больше… – Виктор вздохнул и опустил голову. Его не удивило, что незнакомец знал его, более того, ему вдруг захотелось упасть перед ним на колени, неудержимо захотелось расплакаться. И он лишь с трудом сумел  удержаться.

– Да, Виктор, это трудно. По себе знаю, – собеседник едва заметно кивнул. – Но подумай о тех, кого ты оставляешь, кого хочешь покинуть. Что будет с ними?

– Но они не хотят меня слушать. – Виктор повернулся к незнакомцу, вгляделся в его глаза. И поразился их неземной глубине. В этих глазах было все. Были боль и сострадание, была любовь. В них светились Знание и Вера, Надежда и Понимание.

– Ты ошибаешься, Виктор. Тебе сейчас трудно, ты даже думаешь о смерти. Ведь именно за этим пришел ты сюда.

–  Да, за этим, – с дрожью в голосе ответил Виктор. – Потому что не могу больше. Ну не могу я ничего изменить, не могу! От меня отвернулись даже те, кого я любил, на кого надеялся, в кого верил. Если даже они не смогли меня понять, если даже им ничего этого не нужно, – он обвел рукой поросшие лесом склоны, – то что говорить о других? На добро они отвечают злом, над бескорыстием смеются, верность называют глупостью. Обман для них – доблесть, воровство и ложь – добродетели. Глупо все, бесполезно. Никому ничего не нужно…

– Но ведь не все они такие. Есть и те, кому нужна твоя помощь. А ты их бросаешь.

– Да ведь не в них дело, – устало ответил Виктор. – Дело-то во мне.  Это я  потерял веру, я! Я уже сам не верю в то, о чем говорю им. Когда нет ответа, невольно теряешь веру. Как  могу я кого-то учить, когда уже сам в Него не верю? Не верю, понимаешь?

– Так ведь поэтому я и пришел, – тихо сказал незнакомец, и Виктор вздрогнул, почувствовав на плече его ладонь.

Несколько секунд он смотрел в спокойные глаза сидевшего рядом с ним человека, еще не веря, не понимая, не допуская мысли, что это действительно может быть.

– Это действительно я, – мягко улыбнулся гость. – Тебе трудно, тебе нужна поддержка. Поэтому я здесь.

– Господи… – тихо произнес Виктор, медленно сползая на колени.

– Не надо, Виктор, – собеседник едва заметно покачал головой, в его голосе послышалось осуждение. –  Не роняй себя в моих глазах.

Виктор снова сел на камень, с невольным трепетом вглядываясь в глаза сидевшего рядом с ним человека. И чем больше вглядывался, тем больше верил, тем яснее понимал, что это действительно Он.

– Ты живой… – прошептал Виктор, дрожащей рукой прикоснувшись к груди собеседника. – Ты существуешь…

– Теперь ты видишь, насколько слаба была твоя вера, – произнес тот. – Потому и не шли за тобой люди, что не видели они в твоих словах правды, не чувствовали ее. Ты хотел верить – и не верил. И хорошо, что ты смог признаться в этом сам.

– Что же мне  делать, Господи? – во взгляде Виктора было столько боли, что собеседник невольно вздохнул.

– Жить, Виктор. Просто жить. И делать то, что ты должен делать. Не стремись охватить все на свете, не пытайся всех обратить в свою веру. Будь самим собой, неси в душе свет. И те, кому надо, сами найдут к тебе дорогу.

– Но как быть с теми, кто не понимает? Кто не хочет понять? Как быть с тем злом, что живет в людях? Почему все так несправедливо, Господи…

– Каждому воздастся по делам его. И не я судить буду, сами себя осудите. Сами поймете грехи свои, сами ужаснетесь делам вашим. Так что не ропщи и не бойся, и не кляни непонимающих слова твои. Позволь людям идти своим путем, и не трудись переделывать их.

– Но как же так, Господи? Если вижу я человека заблудшего и запутавшегося, если вижу, что нет в его душе света – так как не помочь ему? Как не открыть ему истину?

– Не в словах должна быть истина, а в делах наших. Примером своим за собой вести должен. Посмотрит на тебя человек, увидит плоды рук твоих, и возрадуется. И станет у него на душе светлее, и задумается он о судьбе своей. Людям ведь не так много надо, Виктор. Немного веры, немного участия. Немного любви и понимания. Помоги им зажечь сердца свои, и все остальное они сделают сами.

– Не знаю, Господи… – Виктор отвел глаза и опустил голову. – Не получится  у меня…

– Получится, Виктор. Поверь, я знаю, что говорю… – собеседник поднялся, подошел к краю обрыва – похоже, страх высоты был ему неведом. Сложив руки на груди, он с минуту смотрел на поросшие лесом склоны, затем вновь повернулся к Виктору.

– А теперь мне пора. Прости, но меня уже ждут в другом месте. Мы с тобой еще встретимся… А это тебе на память. – Он разжал ладонь и протянул Виктору маленький медный крестик на тонком просмоленном шнурке. – Возьми, Виктор. И верь. Ибо нет в этом мире ничего сильнее Веры…

Пахнуло в глаза ветром, на секунду Виктор зажмурился, сжимая в руке заветный подарок. А когда открыл глаза, рядом с ним уже никого не было. И лишь зажатый в руке крестик говорил о том, что все это не было сном…

…По узкой горной тропинке шел человек. Клонилось к закату солнце, высоко в небе черной точкой парил орел. Человек шел и радовался жизни. Радовался уходящему дню, радовался пению птиц и шепоту ветра. Ему было удивительно хорошо – так хорошо, как не было уже очень давно. Правда, иногда его глаза почему-то наполнялись слезами – это было тем более странным, что путник при этом  улыбался.  В такие минуты он всматривался в небо, его губы шевелились в беззвучном шепоте, а правая рука, неловко пошарив по груди, крепко сжимала маленький медный крестик…