Возвращение

Он сидел на берегу озера – озера его детства. Тих и печален был окружающий его мир – казалось, природа внимательно присматривалась к нему, пыталась узнать – он ли это?

Господи, как давно это было… Все изменилось с тех пор: изменился мир, изменился он сам, одно лишь озеро осталось прежним. Вот остатки пня, с которого он когда-то весело прыгал в воду, а вот здесь он сотни раз встречал зарю – сколько их, толстогубых карасей, перетаскал он своей старой бамбуковой удочкой, подаренной ему некогда заезжим рыболовом?

Где теперь все это? Ушло безвозвратно¼ - он зачерпнул воды, медленно провел ладонями по лицу. Холодные струйки, скользнув меж пальцев, потекли на дорогой костюм, но сейчас ему все это было глубоко безразлично.

Когда? Когда наступил он, тот день, перечеркнувший все это? Когда он поступил в институт? Но там был тоже его мир, и годы свои студенческие он всегда вспоминал с теплом и трепетом. Когда он встретил Ларису? Может быть… Лариса любила сильных, уверенных, обеспеченных. Хотя при чем тут Лариса…  Дело в нем самом.

Он пошел в Клуб, чтобы стать сильным. Наверное, именно в этом причина всех его бед – он выбрал не того Учителя. Его научили многому, не научили лишь одному – быть человеком…

Их действительно не вернуть, прожитых лет. Как никогда не вернуть и тех людей. Сколько их было? Этого он не знал и сам. Он хорошо помнил первого – сытого, надменного властелина жизни, любившего травить своими бультерьерами кошек с остриженными когтями. Пожалуй, именно из-за этих кошек он и смог  это сделать – тот, нанявший его человек, был очень хорошим психологом.

Потом были другие – уже легче, уже спокойнее. Шесть лет – много ли это? Смотря в чем измерять. Считал ли он, что делает мир чище? Вряд ли – скорее,  просто хотел так думать.

И вот все кончилось – кончилось пулей, точно так же, как началось. Все-таки он оказался плохим психологом – тот, нанявший его некогда, человек…

Он сидел и смотрел на темную глянцевую воду, на вековые сосны, взметнувшие к небу свои кроны. Примет ли его этот мир? Нет, он не просил прощения – просто не считал себя достойным его. Он просил одного – позволить ему здесь остаться.

Он сделал очень много ошибок – тем не менее, у него хватило сил на то, чтобы сюда вернуться. Только сейчас он, наконец, понял, насколько иллюзорной была сила того мира. Он ошибся в выборе, и дорого заплатил за это. Он знал, что никогда уже не вернет того, что было – не вернет той светлой радости, не вернет того ощущения чистоты и свежести, что переполняли некогда его сердце. Сердце… Осталось ли оно у него?

Озеро, милое озеро – озеро его детства. Он пришел именно сюда – потому что больше ему  некуда было идти, никто и нигде не ждал его…

…Сидевший на берегу человек не говорил ни слова – и, тем не менее, озеро его понимало. Скольких их, запутавшихся и отчаявшихся, видело оно на своем веку? Бедные неразумные люди… Разве может оно забыть его, босоногого вихрастого мальчишку, смотревшего на мир широко открытыми глазами? И вот он вернулся. Ему тяжело сейчас – очень тяжело. И разве может оно его бросить…

Мир оживал. Легкий, едва заметный еще ветерок качнул свинцовую гладь озера, и та откликнулась на его нежное прикосновение веселой рябью. Звонко зачмокали в камышах караси – приглядевшись, человек смог разглядеть небольшого карасика, весело копавшегося в иле близ берега.

Губы человека дрогнули. С ним происходило что-то странное,  непонятное – и, тем не менее, такое знакомое…

И вот лопнула, осыпалась тусклыми осколками сжимавшая его лицо непроницаемая маска. Казалось, оттуда, из глубин его существа, пробивал себе дорогу совсем другой человек – тот самый, давно позабытый, голубоглазый мальчишка.

Прорезали уголки глаз веселые морщинки, дрогнули в давно позабытой улыбке губы, сверкнул в затуманившихся глазах огонек жизни. Нет, он не рассмеялся – просто не мог еще смеяться. Но именно сейчас, глядя на усердно копающего ил карася, он впервые ощутил себя дома. Ему было хорошо здесь – так хорошо, как  не было уже очень давно…

Пели птицы, шумел свежий ветер в сосновых кронах, спешили вдаль неутомимые облака. Человек встал, немного постоял, с надеждой и благодарностью глядя на взрастившее его озеро. Затем повернулся и неторопливо пошел по тропинке – туда, где виднелись крыши забытой всеми деревни…

Его не узнавали, да и он не стремился кого-то узнать – он шел знакомой дорогой, шел туда, где прошло его детство.

Вот и он… Заколоченные окна, старые, потемневшие бревенчатые стены. Покосившаяся калитка весело скрипнула – она еще помнила тепло его рук. Он постоял, всей грудью вдыхая свежий вечерний воздух, затем неторопливо скинул пиджак, прошел по заросшей дорожке и с хрустом сорвал с окна первую доску…